Национальная библиотека Республики Татарстан Информационные ресурсы Электронная библиотека Выдающиеся деятели культуры и искусства РТ: справочники Рустем Яхин. Биобиблиографический справочник Галимова А. Воспоминания о далеком близком

Галимова А. Воспоминания о далеком близком

Источник: Рустем Яхин: материалы, письма, воспоминания - Казань : Татар. кн. изд-во, 2002. . - 431с.

Галимова Альфия Ахатовна — певица (сопрано). Народная артистка Республики Татарстан.
Родилась 30 мая 1922 года в Казани. В 1950 году окончила Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского (класс сольного пения Д. Б. Белявской), в 1963 году там же — аспирантуру (под тем же руководством). В 1950—1961 годах солистка Татарского государственного театра оперы и балета имени М. Джалиля, в 1966—1986 годах — Татарской государственной филармонии имени Г. Тукая.

С Рустемом Яхиным я познакомилась во время учебы в Московской консерватории. Война еще не кончилась, а правительство нашей республики уже сочло возможным готовить молодую смену татарских певцов и артистов для оперного и драматического театров. Открылись татарские студии в Московской консерватории и в Государственном институте театрального искусства (ГИТИСе).
Среднюю школу я кончила в Буинске, потом жила в деревне в Кайбицком лесхозе. А в Казань приехала к двоюродной сестре и летом 1944 года по дороге на работу увидела около театра на улице Горького щит с объявлением о наборе студийцев. Я пришла в театр поступать в драматическую студию. Музыку я знала только по радио и кинофильмам, не предполагала, что у меня есть голос, и даже когда мне предложили проходить конкурс как вокалистке, то на всех турах пела только одну известную мне вещь — «Җиләк җыйганда» Музафарова. Но немного раньше, после окончания школы, я листала справочник для поступающих в высшие учебные заведения, открывала страницу, где было написано — «Московская государственная консерватория. Улица Герцена, 13» — и думала: «Ну, там-то мне никогда не быть!» Наверное, была такая сокровенная мечта, но возможность поступить в консерваторию казалась мне несбыточным, почти фантастическим счастьем.
Комиссия, которая прослушивала желающих учиться, была большой. Но в глаза бросились и запомнились трое. Красавец! Поразивший меня своей привлекательный внешностью Фахри Насретдинов (он был тогда молодой). Очень интересное лицо - это Жиганов. И, конечно, эффектная Асия Измайлова, высокая, царственная, очень видная...
Прослушали около четырехсот человек и после трех туров отобрали двадцать пять. Поездка в Москву была для меня как неожиданный подарок, как награда за годы страшных военных лет. Нас обмундировали (так тогда выражались), поставили на дотацию. Но выехать в Москву нам удалось не сразу. По каким-то причинам поездка откладывалась. Наконец, в декабре 1944 года мы приехали в Москву. В сущности, сама учеба началась с 1945 года.
Рустем появился в консерватории после демобилизации из армии в конце 1945 года. Наверное, он потом сменил одежду, но когда я вспоминаю консерваторские годы Рустема, то вижу его в кирзовых сапогах, военной гимнастерке, шинели и шапке-ушанке. По-другому я его не представляю.
При каких обстоятельствах и где мы встретились, трудно сказать. Думаю, что в знаменитом вестибюле с белыми мраморными колоннами (Там всегда толпились студенты или сидели вдоль стены на венских стульях.) Потом, встречаясь в здании консерватории, подолгу разговаривали. Нельзя сказать, что при первой встрече он поразил меня или обратил на себя мое внимание своей внешностью, как иногда бывает в жизни. Был он среднего роста, красивым его тоже не назовешь, но излучал такое тепло и вызывал такую симпатию, что завоевывал тебя целиком. Да и все, кто его знал, были в него влюблены. К нему притягивала какая-то магическая сила, исходившая от него.
Жилось нам очень трудно, хотя у студийцев все же были маленькие преимущества перед студентами — рабочие продуктовые карточки, более высокая стипендия. Питались по талонам в студенческой столовой. Выбор был скудным: пюре из неочищенной картошки с растительным маслом или омлет из яичного порошка. Это на весь день, потому что мы в общежитие возвращались только ночью. Жили далеко, на знаменитой Трифоновке, где обитали студенты разных театральных вузов, цирковых и музыкальных училищ, киностудий. Ездили на трамвае, всегда до отказа переполненном. Если после занятий вечером был концерт, весь день проводили в консерватории.
Рустема я часто встречала на концертах. Студентам всегда давали бесплатные пропуска на генеральные репетиции в Большой театр и театр Маяковского, который был рядом с консерваторией. А на концерты в Большой зал консерватории нас пропускали свободно, без билета. На одном из концертов мы сидели втроем — Рустем, Суфия Саттарова (она училась на дирижерско-хоровом факультете) и я. В Большом зале на первом ярусе балкона места не отделены перегородками, скамейки тянутся сплошными рядами. У Суфии с собой был большой кусок хлеба, которого нам давали вдоволь,— по четыреста граммов. Он всегда был свежим и очень черным. Суфия открыла портфель, который лежал у нее на коленях, и сказала: «Берите, кто хочет». Вот мы его и щипали. Рустем тоже, как мы все, очень нуждался.
Когда умирала какая-нибудь музыкальная знаменитость (педагог, певец, композитор), гражданская панихида устраивалась в Большом зале консерватории. Мы старались не пропустить панихиду, потому что там была возможность послушать известных исполнителей. В партере освобождали место и ставили гроб. Весь народ находился наверху — в бельэтаже и на балконе. А сцена была свободной, туда выходили только исполнители. Некоторые из них, ожидая своей очереди, сидели в ложах. Я, между прочим, участвовала в панихиде по Антонине Васильевне Неждановой (она умерла в июне 1950 года, в год нашего окончания консерватории) и пела «Тафтиляу». Когда в 1948 году умер Константин Игумнов, мы с Рустемом на панихиде стояли рядом. В глазах у него были слезы и он сказал только одно слово. Точно я его передать не могу, но в нем было сожаление. Рустем, наверное, был знаком с Игумновым, он ведь учился у его ассистента — В. М. Эпштейна.
Уже в Москве в нашу студию поступила москвичка Рамзия Берлин (такая фамилия у нее по отчиму). В ее доме мы устраивали что-то типа складчины. Помню, однажды было очень много народу, пришли казанцы даже из драматической студии (помню, Роза Усманова была). Пришел и Рустем. Он в компании был изумительным — очень общительным, остроумным, очень мягким. Вообще я никогда не видела на его лице недовольства или строгости. Он умел приспособиться к окружению.
Рамзия была из обеспеченной семьи, успела окончить университет и, наверное, ей хотелось устроить личную жизнь. Ее родители, наверное, присматривались к ее друзьям. Отчим Рамзии сказал о Рустеме: «Ну... это не жених!» Конечно, в гимнастерке и кирзовых сапогах он не выглядел женихом. Потом Рамзия вышла замуж за адвоката и осталась у себя в Москве. У него один глаз был голубой, другой — синий, «р» он не выговаривал, но был состоятельным.
Я не помню, чтобы Рустем приходил к нам в общежитие и вообще часто бывал в компаниях. Он не был склонен туда-сюда ходить, заниматься бездельем. Относился к учебе серьезно. Однажды он заговорил о том, что не знает, какой факультет выбрать основным — фортепианный или композиторский, он учился по двум специальностям.
На четвертом году учебы меня из студии перевели на вокальный факультет Московской консерватории. Если не ошибаюсь, были переведены также Венера Шарипова и Василий Жарков. Передо мной лежит программа, на которой написано: «Программа торжественного акта, посвященного LXXXI выпуску Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского. 30 июня 1950 года». Открываю ее и вижу имена выпускников разных факультетов. В концерте из двух отделений выступали лучшие, всего 18 человек. Многие из них стали известны всей стране — пианист Святослав Нейгауз, хоровые дирижеры А. Юрлов, Н. Кутузов, В. Минин, скрипач Ю. Ситковецкий. Я горжусь, что в этом списке трое казанцев — композитор Рустем Яхин, пианист Борис Землянский и я. Рустем учился композиции у профессора Ю. А. Шапорина. Его дипломной работой был ставший теперь знаменитым концерт для фортепиано с оркестром. На выпускном экзамене и торжественном акте Рустем исполнил его сам.
По приезде в Казань после окончания консерватории мы встречались редко. Я поступила в оперный театр, часто выезжала на гастроли. Рустем много сочинял, начал работать в Казанской консерватории, но почему-то его пребывание там было непродолжительным .
Первых исполнителей своих новых романсов и песен Рустем почти всегда находил сам. Пела их и я, но не так много. Мне хотелось петь его больше, но произведения Яхина были написаны для более крепкого голоса, среднего. Он говорил: «Когда я пишу романсы, я сам их напеваю. А у меня самого средний голос, баритональный, поэтому и вещи получаются написанными для такого голоса». Из певцов у него вначале было полное взаимопонимание с М. Рахманкуловой. Он очень любил исполнение своих романсов ею. Потом что-то случилось — то ли Рахманкулова заболела, то ли что еще — и тогда он нашел других исполнителей. Мне он давал ноты, предлагая исполнить, когда по содержанию эта вещь пелась от лица молодой девушки или произведение требовало молодого, если так можно выразиться, звучания, например, детская песня. Не мог же он их предложить мужскому или низкому женскому голосу. Я была первой исполнительницей песен «Галия җыры» в радиопостановке «Неотосланные письма» по повести А. Кутуя (аккомпанировали скрипач М. Ахметов и Рустем), «Укытучы кыз» и всем известной «Дулкыннар, дулкыннар» на слова Мусы Джалиля.
Помню историю, связанную с этой песней. Рустем принес мне ноты, мы выучили песню и показали ее на радио. Это было в старом здании, в комнате, где сейчас репетиционная. Тогда не было, как теперь, постоянного худсовета. Новые вещи слушали сотрудники радио. В тот раз были Фазулзянов, Зайнаб Хайруллина, Магинур Зиганшина, другие. После того, как мы показали песню, были высказывания, в основном, не в пользу произведения: «Этот вальс в русской манере. Что-то вроде массовых песен Дунаевского». Видно было, что Рустем очень расстроился, сник, но он не защищался, а только молчал.
Но я сразу влюбилась в «Дулкыннар, дулкыннар», и я взяла слово и сказала, что песня мне очень нравится и петь ее я буду. (Мы ее и на радио записали, только не помню — тогда же или позже.) Я пела «Дулкыннар...» на открытых концертах, на сцене оперного театра, в Зур концертах, авторских встречах Яхина в Казани, Москве и других городах. И вдруг все за нее ухватились — она нравилась публике. Чем выигрывает оперный певец или драматический артист? — Хорошим репертуаром. А «Дулкыннар...» оказалась очень репертуарной. Всем захотелось ее петь.
У меня сохранились ноты «Дулкыннар...», написанные рукой Рустема, с его авторскими поправками и подклейками. А в верхнем левом углу имеется текст: «Первой исполнительнице. Элфие Галимовой. От автора». И подпись: Р. Яхин. Слова песни написаны Рустамом на отдельном листе.
Из песен Рустема я пела также «Күңелемдә яз», «Тургай», «Бакчамдагы чияләр», «Нәни Чапай», «Забавный случай»...
Прежде чем вынести песню или романс на эстраду или записать их, Рустем работал над ними с исполнителями. Эти занятия всегда были интересными и приносили много пользы. Наши совместные репетиции не бывали очень длинными, потому что я приходила с выученной партией. Рустем обычно просил «не тянуть» (я это любила). Замечания его обычно касались того, как произносить слова — громко, тише или сделать ritenuto, то есть он обращал внимание на исполнительскую сторону. А как это должно быть с точки зрения звука, каким звуком петь, мне он этого не говорил. Никогда.
Отношение Рустема к исполнителям его произведений было всегда добрым. И мы, естественно, отвечали ему тем же, гордились доверием, которое он нам оказывал, старались идти ему навстречу, с удовольствием пели в концертах. Но были и редкие случаи другого рода. Расскажу об одном из них.
В начале шестидесятых годов Рустем должен был поехать с авторским концертом в город Заинек. В те годы там строилась гидростанция на реке Зай, строился и город. Было много приехавшей отовсюду рабочей молодежи. С Рустемом должна была поехать певица М., которая считала его своим другом.
В те же самые дни, что и концерт в Заинске, должен был состояться важный для исполнителей концерт в Казанском горсовете. Председатель горсовета (мэр города, как теперь говорят) П. Д. Тунаков ежегодно в октябрьские дни организовывал в здании горсовета выступления артистов. Приглашались и певцы оперного театра. Список артистов, включенных в программу концерта, присылался из горсовета заранее. На этот раз в списке была и моя фамилия. Тунаков обычно сидел в центре первого ряда и очень внимательно всех слушал. Артисты считали за честь выступить в концерте, так как в горсовете решались трудные квартирные вопросы, и они надеялись, что личное впечатление мэра от их выступления сможет им немного помочь.
Певица М. в списке приглашаемых не значилась, но ей захотелось непременно попасть в горсовет и выступить там. Она заявила Яхину, что не сможет поехать в Заинек, потому что заболела. Рустем очень расстроился, у него был совершенно подавленный вид. И когда он попросил меня выручить его и участвовать в авторском концерте, мне стало по-человечески жаль его, и я согласилась. Естественно, в горсовете я уже не была, исчезли все шансы на возможный разговор о квартире, ведь там не знали, почему я не пела в концерте, и могли думать, что я просто неуважительно отнеслась к их приглашению. А певица М. сумела каким-то образом попасть в число выступавших. Рустем очень болезненно воспринял все это.
В Заинске концерты прошли успешно. Таких авторских концертов и концертов-встреч как в городах республики, так и в Казани у Рустема бывало много. Были выступления и в Москве. На концертах Рустем не только аккомпанировал или играл соло, но и беседовал с публикой о музыке, о своих произведениях. Он любил такие встречи и сразу находил контакт с аудиторией. Стоя за кулисами, при полной тишине зала, мы слушали его негромкую речь.
Рустем по своему характеру был мягким и невероятно деликатным человеком. За все время нашего знакомства с ним я не помню ни одного случая, когда бы он разговаривал с кем-нибудь на повышенных тонах. Свое недовольство он мог выразить очень тактично, хотя и непреклонно.
Тексты многих произведений Рустема Яхина переведены на русский язык, поэтому их могут исполнять певцы, живущие за пределами Татарстана. Рустем и сам исполнял свои вещи с русскими артистами из нашего театра. Записи его произведений сделал народный артист СССР Ермек Серкебаев, а также замечательный казахский тенор Алибек Днишев.

Последнее обновление: 9 февраля 2021 г., 20:13